По сути дела, что такое – четыре года? Ничтожно мало, лишь какая-то крохотная часть человеческой жизни. Но когда тебе четырнадцать, разница в четыре года – как огромная, непересекаемая пропасть. Стоя на одном ее краю, ты видишь второй словно в искажающем реальность тумане, слышишь голоса, но не можешь их понять. Сэм прекрасно помнил времена, когда на старшего брата смотрел с неподдельным восхищением, когда все поступки Дина казались неизменно правильными и даже единственно верными. Как же иначе, он ведь старший, ему виднее. Сейчас же не понимать и быть непонятым было странно и до жуткого обидно. С каждым годом, с каждым неверно сказанным словом и неудачно брошенным взглядом пропасть между братьями становилась еще шире, и Винчестер-младший всерьез опасался, что однажды настанет день, когда противоположный берег он не сможет разглядеть вовсе.
Опасения Сэма оправдались целиком и полностью – Дин его просто не услышал. Услышав очередную плоскую шутку, от которой Винчестеру больше хотелось плакать, чем смеяться, Сэм покачал головой. Что-либо внушать было явно бесполезно, а потому он не стал даже пытаться.
- Ладно, забей. Это я так… на всякий случай, - невнятно пробормотал Винчестер, отворачиваясь от брата и подтягивая к себе сумку с учебниками. – Иди, а то и, правда, опоздаешь.
Желание повернуться и попытаться отговорить было невероятно сильным, но Сэм только зажмурился, когда за спиной хлопнула входная дверь.
* * *
Надеяться, что все разрешится как-нибудь само собой, было чертовски глупо. В конце концов, они же Винчестеры, их проблемы никогда не решаются просто, а если и решаются, то обязательно влекут за собой ворох новых неприятностей. Тем не менее, уже к следующему утру Сэм даже успел позабыть о вчерашнем неудачном разговоре с братом. Вернее, неудачной попыткой разговора. Голова Винчестера-младшего была забита предстоящим тестом по литературе, который жутко хотелось сдать на «отлично», а потому все утро и большую часть дня Сэм лихорадочно листал свои записи, носом уткнувшись в тетрадь. Непредвиденные обстоятельства возникли на обеденном перерыве.
С одноклассниками Винчестер общался мало, в основном, потому что новеньких принимали неохотно. Каждый раз втираться в доверие уже порядком надоело, поэтому Сэм бросил эти бесплодные попытки и вел эдакий отшельничий образ жизни. Если кто-то хотел с ним познакомиться – он не противился, но сам первых шагов не делал. Один из его одноклассников – Дэнни Уайт – оказался достаточно смел, чтобы приблизиться к обычно хмурому и неразговорчивому Винчестеру. Это было весьма странно, потому что в другое время Сэму казалось, что Дэнни слишком скромен, чтобы общаться даже с одноклассниками, не то, что с новичками. Но Уайт, видимо, почувствовал в нем родственную душу, а потому около недели назад подсел к Сэму в местном общепите. Разговаривали они, в основном, на нейтральные темы, в подробности своих жизней не вдавались, но радовало то, что можно было хоть с кем-то пообщаться в местных джунглях, по ошибке прозванных школой. Собственно, Дэнни был чуть ли не единственным, с кем Сэм мог поговорить, а потому увидев, как над Уайтом издеваются старшеклассники, он не мог остаться в стороне. Все происходящее было весьма предсказуемо. Дэнни был тем самым тихим, зажатым мальчиком, над которым обычно любили подшучивать и который не мог себя защитить. Уайт не был ему даже приятелем, но сам факт того, что измывались над кем-то из знакомых Сэма, уже невероятно злил. Наверное, масла в огонь подливал еще и тот факт, что это были именно «дружки» Дина, которых брат упорно принимал чуть ли не за святых.
Растолкать толпу, выступить вперед, закрывая собой лежащего на земле Уайта было несложно. Встретить взгляд предводителя местной шпаны – тоже. В конце концов, Сэму приходилось смотреть в глаза тварям и похуже. Разговорами Винчестер тут точно бы не отделался, но очень кстати прозвенел звонок, подоспели учителя, и конфликт замялся сам собой. Хотя от того взгляда, которым Сэма одарил пресловутый Кевин, по телу побежали предательские мурашки. Впрочем, от навязчивых мыслей Сэм тут же отмахнулся. Что такого мог сделать ему местный король хулиганов?
Как оказалось, много чего. О том, что месть за ущемленную гордость будет изощренной, Винчестер понял в тот момент, когда, завернув за угол школы, обнаружил и Кевина, и его банду в полном составе. Вернее, не совсем в полном – Дина в ней не было. Впору было испытать облегчение, но вместо этого внутри все разом похолодело. Где-то в груди поселилось предательское ноющее чувство, похожее на страх.
Разговаривать с ним не стали – Кевин говорил сам. Вещал что-то о сопляках, лезущих не в свое дело, которым ничего нельзя спускать с рук, чтобы они не наглели еще больше. Все попытки защититься были бесполезны целиком и полностью – Сэма скрутили в мгновения, а за брыкания пару раз «приласкали» кулаком в живот. Пожалуй, самым разумным было бы закричать, и плевать на взвывшее о пощаде самолюбие, но Винчестеру почти сразу же захлопнули рот ладонью. Кевин говорил и говорил, но в смысл слов Сэм вникать не стал. Все мысли были о том, что будет дальше. В состоянии ли он будет дойти домой сам или придется все-таки звонить брату? Вариант, что ехать придется не домой, а в больницу, тоже приходил в голову, но его Сэм старался не рассматривать.
Бить его перестали неожиданно быстро, но Винчестер не успел этому толком удивиться. Все это время он упрямо стискивал зубы и зажмуривался от особо болезненных ударов, но стоило Кевину оказаться совсем рядом и начать возиться с ремнем, державшим джинсы на худых бедрах Сэма, изо рта вырвался протестующий вопль, под чужой ладонью превратившийся в невнятное мычание. Подпевалы Кевина, уставшие удерживать дергающегося Винчестера, отволокли его к ближайшему закрытому мусорному баку, и, бесцеремонно нагнув, ткнули лицом в металлическую поверхность. На пару секунд ладонь, закрывавшая рот, исчезла, и Сэм даже успел злобно выплюнуть все, что он думает о Кевине и его дружках, прежде чем его снова заткнули и принялись стаскивать джинсы. Руки цепко держали за спиной, и плечи начинали ныть, но на эту боль Винчестер не обращал никакого внимания, уткнувшись лбом в крышку бака и пытаясь сдержать слезы, застрявшие в горле тугим комом.