Кастиэль никогда еще не чувствовал себя настолько потерянным в мире смертных.
Даже в самом начале, когда он впервые вошел в свой сосуд и столкнулся с многообразием ощущений и реалий, непривычных ангельскому восприятию, у него была твердая цель, миссия, которую дал ему Отец, и в следовании которой было его единственное предназначение... Хотя нет, цель была у него и сейчас; не было только того чувства уверенности, которое придает стоящее за спиной воинство Господне или хотя бы пара смертных, сила воли которых способна буквально за шкирку протащить через все препятствия, встающие на пути.
Ангел был одинок и совершенно не представлял, что ему делать.
Сражение за возможность выбраться из Чистилища и мучительное продирание сквозь игольное ушко выхода в реальный мир оставили Кастиэля почти без сил. Ссора Винчестеров, неизбежная после того, как Сэм всё-таки рассказал брату, чем именно ему пришлось пожертвовать, чтобы добраться до него в загробном царстве монстров, была безжалостной и, по большому счету, бессмысленной; ангел не питал иллюзий того, что его слова или действия смогут хоть как-то повлиять на ее исход. Когда Дин унесся искать чудотворное средство исцеления, приказав ангелу "присмотреть" за братом, тот лишь устало кивнул. Бесполезно было пытаться объяснить, что ни за кем он сейчас присмотреть просто не может, и даже сама способность смотреть и слушать иногда отказывала; старший Винчестер, находясь в плену одержимости, не замечал ничего вокруг: ни состояния "тюремщика", ни открытого негодования "заключенного".

Когда Кастиэль очнулся на заросшем розовыми кустами заднем дворе чьего-то дома, окруженный удушливо-приторным запахом роз, он даже не сразу понял, что оказался в Раю. Несмотря на напряженную обстановку, он всё-таки не ожидал такой подлости, как изгоняющий знак, высосавший последние остатки сил.
Ангел не знал, сколько прошло времени, пока он дрейфовал между сознанием и забытьем. Подняться с земли чьего-то самого счастливого воспоминания его заставила лишь мысль о том, что Дину будет нужна его помощь. Страшно было представить, чем может смениться его мания, если он поверит, будто его бросил не только брат, но и ангел. Обещание не оставлять своего человека вытащило Кастиэля из Чистилища, пребывание в котором зачастую казалось идеальным наказанием/наградой; выбор между Небесами и землей не требовал даже осмысления. Он уже пытался спасти всех, и потерпел предсказуемое и сокрушительное поражение; сейчас ему необходимо было спасти хотя бы одного человека - иначе в чем вообще смысл его существования?
Но в том мотеле, где оставил их с Сэмом Дин ангел не нашел ни одного охотника, лишь следы демонического присутствия, которым было уже несколько дней. Как бы ни хотелось Кастиэлю верить, что младшего Винчестера увели силой, в его добровольном уходе не было никаких сомнений, как и в личности "избавителя". Будь ангел сильнее, он, наверное, придумал бы, как проследить их путь, несмотря на принятые меры защиты; но сейчас он мог лишь вслепую перемещаться туда, где был шанс встретить хотя бы кого-то из Винчестеров, и то с перерывами на восстановление сил.
Защитные знаки, вырезанные на ребрах охотников, в мире живых работали слишком надежно. В отличие от Чистилища, где единственная человеческая душа светила ярким маяком, несмотря на енохианские заклинания, здесь Кастиэль лишь смутно ощущал ее присутствие, но не был способен определить хотя бы направление. В хижине Руфуса, куда ангел вернулся после нескольких бесплодных поисковых вылазок, Дин явно побывал, но снова успел исчезнуть, не оставив Кастиэлю ни намека на то, куда направляется.
За последние годы ангел неестественно близко (для вечного и практически всемогущего существа) познакомился с ощущением бессилия. Настолько, что начинал понимать людей, которые метались по комнате и крушили все, что попадается под руку, лишь бы стравить куда-нибудь не знающую выхода энергию и дать себе хотя бы иллюзию контроля.

Неимоверное облегчение, охватившее ангела, когда он наконец услышал призыв Дина, будто бы даже придало ему сил. Перемещение вышло мгновенным и легким, и, несмотря на расплывчатость описания места, оставило Кастиэля прямо напротив своего человека, который несомненно возмутился бы очередному вторжению в личное пространство, если бы был в состоянии обращать внимание на такие мелочи.
Кастиэль едва успел поймать Дина за плечи и не дать ему окончательно свалиться на заваленную строительным мусором землю. Охотнику сильно досталось: все лицо его было в синяках и кровоподтеках, а внутренние повреждения были достаточно серьезны, чтобы представлять угрозу для жизни. Нахмурившись, ангел сосредоточился на исцелении, направляя немногую накопленную за короткий отдых благодать в первую очередь к отбитой печени и сломанным ребрам, угрожавшим проткнуть легкое. Он опустился на колени рядом с Винчестером и, продолжая придерживать его одной рукой за плечо, вторую опустил на живот в районе солнечного сплетения - для привычного "трюка" с двумя пальцами, возложенными на лоб, у ангела было слишком мало энергии и недостаточно контроля.
Логично было бы спросить, что случилось, но беспокойство, едва утихшее при звуках молитвы, и сторицей вернувшееся при виде избитого человека, выплеснулось совсем другим вопросом.
- Почему ты не позвал меня раньше? - с тихим укором пробормотал Кастиэль, хотя и не был уверен, слышит ли его человек. - Ты же знаешь, что я не могу тебя найти. У меня даже телефона больше нет.
Мысль о том, что даже если бы у него и был этот маленький приборчик, он все равно не знал бы нового номера Дина и не смог бы ему позвонить, неожиданно наполнила ангела презрением к самому себе. Как можно быть таким беспомощным? "Ребенок в плаще" - так, кажется, назвал его когда-то Дин. Ему приятно будет знать, насколько точным было его описание.

Дин всегда ассоциировался у Кастиэля с движением. Он, кажется, даже под страхом смерти не мог остановиться ни на секунду, ему обязательно нужно было делать что-то, к чему-то стремиться, что-то преодолевать. Зачастую эта черта восхищала ангела; в тех ситуациях, когда большинство людей в отчаянии остановилось бы, Дин продолжал идти, уверенный, что через любую завесу можно продраться, если сделать шаг, потом еще шаг, а потом еще один. В движении Дин раскрывался, мог налету найти неожиданный и единственно верный выход, мог сделать невозможное и вдохновить на это окружающих...
Но были случаи, когда то же самое упорное стремление двигаться вызывало серьезные опасения. Дин не позволял себе останавливаться даже там, где опасно было принимать решения с наскока, где лучше было отступить в сторону, обдумать и взвесить, оценить и просчитать возможные пути развития ситуации, в особенности приняв во внимание пути собственного поведения. Дин несся вперед и тогда, когда необходимо было позволить себе несколько дней отдыха, продолжая толкать себя за пределы человеческой выносливости.
Вот и сейчас охотник дал себе лишь несколько секунд покоя в неловком полуобъятии, но стоило ангелу начать отстраняться, как он тут же вскочил на ноги, встряхнулся, как зверь, готовый к атаке или долгому бегу, хотя никакой конкретной цели для движения у него еще не было. Кастиэль наблюдал за ним с легким осуждением; он знал, что исцеление прошло далеко не идеально, благодати не хватило на то, чтобы до конца устранить новые травмы, наложившиеся на последствия года жизни, проведенного в Чистилище. Но Дин, похоже, даже не заметил этого: слишком привык игнорировать боль и усталость, а может быть, и вовсе забыл, каково это - быть абсолютно здоровым.
Но мысли о физическом благосостоянии человека отступили на второй план, когда он заговорил, потому что в словах его крылась проблема куда серьезнее простого пренебрежения комфортом.

Дин не звал его потому, что не был уверен, что произошло в мотеле. Разве не логично было бы именно позвать, чтобы выяснить это наверняка? Нет, в том случае, если верить, что ангел принимал в тех событиях активное участие. Если предположить, что он ушел сам, нарушив данное охотнику обещание присмотреть за братом. Или если пойти еще дальше и допустить, что Кастиэль дождался, пока старший Винчестер отъедет подальше, и сам забрал младшего в некий центр ангельской реабилитации, о котором по каким-то причинам не пожелал упомянуть при Дине. Впрочем, чего мелочиться, можно предположить и то, что ангел уже уничтожил Сэма, посчитав, что зависимость, от которой тот не был способен избавиться, делает его слишком опасным для окружающих.
Мысленно складывая эти допущения одно на другое, Кастиэль чувствовал, как брови сами собой съезжаются к переносице в одном из немногих выражений лица, которые ощущались естественными для его сосуда.
Дин, очевидно, не заметил изгоняющего ангелов знака. Это, пожалуй, свидетельствовало не столько о его ненаблюдательности, сколько о расторопности персонала мотеля, который, не желая нести убытки, поторопился прибрать оставленный номер и приготовил его для новых постояльцев. Однако охотник ничем не показал, что хотя бы допустил саму возможность существования и применения такого знака. Более того, он вообще практически не вспомнил про Сэма, ограничившись расплывчатым оправданием о нежелании впутывать ангела в свои дела, хотя Кастиэль был уверен: младший брат был ему куда важнее, чем даже Конец Света, не говоря уж об отдельно взятых архангелах, демонах и рыцарях Ада. Упомянутые имена не могли не тревожить, но Кастиэля не оставляло ощущение, что за новыми бедами Винчестер пытается спрятаться от той фундаментальной проблемы, которую затронул своими предыдущими словами.
Дин не доверял Кастиэлю. И в этом крылся очередной парадокс его природы, а, может быть, и природы людей вообще; ведь всего несколько минут назад он безоговорочно отдал свою жизнь в руки ангела; где-то на подсознательном уровне признал его за "своего" даже в том ужасном состоянии, в котором находился на тот момент. Направляя свою благодать в расслабившееся у него на руках тело, Кастиэль чувствовал, как сама душа человека подается ему навстречу. За время просмотра разнообразных сериалов, проходившего в рамках "ознакомления с человеческой культурой", ангел как-то раз услышал фразу "сердце говорит одно, а разум - другое". В то время - как и сейчас, в принципе - такое противопоставление показалось ему бессмысленным, но приходилось признать, что для людей оно является вполне привычным.

Кастиэль никогда так не ощущал неполноценность своего сосуда, как при общении со смертными. Говорить словами для него было всё равно, что человеку изъясняться языком жестов в темноте. Находясь в своей естественной форме, ангелы способны в одно мгновение передавать огромное количество информации, сопровождающейся собственными эмоциями и впечатлениями. Наступающий резонанс позволял им буквально приоткрыть часть себя, разделив ее с другим.
Люцифера не зря называли Отцом Лжи, возводя это умение в ранг самых выдающихся его "достижений". Ангелы не могли соврать; даже утаить что-то в разговоре было практически невозможно. И, быть может, те, кто последовал в изгнание вслед за Сатаной, были недовольны этим условием постоянной честности, но для Кастиэля правда никогда не была проблемой.
Люди умели лгать тысячью разных способов: словами, жестами, поведением, выражением лица... и потому, что они лгали сами, они всегда подозревали во лжи других, не позволяя себе безусловного доверия. Снизойдя в сосуд и оставив недоступной часть своей ангельской сущности, Кастиэль в обмен приобрел способность скрывать и недоговаривать, чем научился со временем пользоваться, хотя такие махинации и оставляли горький привкус. (Вероятно, Кастиэль корил бы себя за то, что исчерпал свой "кредит доверия", обманывая Дина; но он прекрасно знал, что охотник никогда не был в состоянии "чистого листа" и не дожидался первой лжи, чтобы перестать верить.)
Ангела не обижало недоверие, но он окончательно осознал, что если им вновь предстоит окунуться в самую гущу неприятностей, Дину необходимо иметь хоть в чем-то твердую уверенность. И бремя доказательств, говоря юридическим языком, в этом вопросе лежало именно на Кастиэле. К сожалению, он не знал другого способа заставить человека поверить в свою искренность, кроме "ангельского" разговора... вот только истинный голос ангела звучал для Дина как разрывающий барабанные перепонки звон.
- У меня нет своих проблем, - ответил на самую нейтральную часть всей речи Кастиэль, по примеру охотника перебираясь с земли на стоящий поблизости низкий железный контейнер. - Большую часть времени с того момента, как мы расстались, я был... нигде, - несколько неуверенно заключил он, потому что трудно было по-другому описать эффект изгоняющего символа, буквально рассеивающего ангельскую сущность, которой потом требовалось время, чтобы вновь "собраться воедино".  - Последний день я искал тебя. Мне неизвестно ничего о тех, кого ты перечислил, - без паузы продолжил он. - В твоем состоянии повинен кто-то из них?

Отредактировано Castiel (2013-10-25 00:53:53)